– Фрол, как ты посмел всему поверить, наслушался небылиц и сплетен, – наконец заговорила молодая женщина. – Этого ничего и близко не было! Я ручаюсь за себя, я клянусь всеми святыми! – дрожащим от волнения голосом сказала она, почувствовав, однако, что счастье навсегда ускользает от неё. И её душу охватила холодная оторопь, что рушатся их отношения, что любовь их попрана, а она его матерью превращена в греховодницу?
– Ты говоришь, что дочь не от тебя, а мне все говорят, что Тая похожа на Фрола.
– Тогда почему от нас уходишь, только я не успею покинуть дом?
– Я тебе уже однажды отвечала…
– Но при мне ты помалкиваешь, что тебя донимают мои родные, которые тебе глубоко противны?
– Кто же такое не в дело говорит, Фрол? Без тебя мне одной действительно скучно. Я не умею разговаривать с невесёлыми людьми, причём они меня никогда не любили, это видно по всему…
– Это просто твой каприз, какая разница, где скучать. Или ты долго не можешь без мужчины? – и ревниво и злостно блеснули его глаза.
– Вот ты что придумал! Так ты мне никогда не верил? Да как же ты так можешь! A разница-то большая, Фрол, я уже говорила, что твой отец донельзя грубый. Я его боюсь. Да ты посуди, я знаю, как они были против того, чтобы ты на мне женился. И с такими людьми я должна была жить?
– Но почему ты ни разу не сказала: Фрол, мол, давай отделимся от стариков, хату поставим? Всё мне теперь ясно, можешь топать, – он безнадёжно махнул рукой, и не стал напоминать, почему о мужчине она промолчала, видать, матушка была права.
Соня от его злых слов растерялась, он долго смотрел на жену, которая за время разлуки становилась как будто чужой. Может оттого, что сердце уже тронула другая? И то правда, у него на курсах помимо учёбы было время для общения и заигрывания с одинокими девушками. И с одной, по имени Раиса, после шутливых разговоров даже наметились серьёзные отношения. Она была высокая, как раз под стать ему, полнотелая, темноглазая, с широкоскулым круглым лицом…
И теперь, глядя вслед удалявшейся Соне, он невольно сравнивал жену с Раисой и чувствовал, что его неодолимо влекло к ней, хоть была она не столь красива, как Соня. Зато к жене Фрол ни до свадьбы, ни после не испытывал таких чувств, как теперь к Раисе. Тогда в отношениях с Соней многое было построено на шутках, он чувствовал себя непривычно раскованным, но Соня не позволяла ему много целоваться. Зато с Раисой это произошло в первый же вечер, и она его буквально околдовала… И потом она молча долго смотрела ему в глаза, словно хотела, чтобы он повторил ещё и ещё или хотела понять, что думает о ней Фрол. Рая говорила как-то тягуче медленно, слова давались ей с трудом, её речь была вообще замедленной. Но зато слова роняла взвешено, глубоко западавшие в его сознание, как тягучий пьянящий нектар. Её манера общения ему была близка, испытывавшему к ней смутное родство и от этого казалось, что его внутреннее течение мыслей совпадало с её душевными движениями. Их роднило одно то, что в своих выражениях Раиса была чересчур серьёзна, даже несколько грубовата, на что, впрочем, он не обращал внимания. Хотя она говорила с той прямотой, которая указывала, что ей чужда рисовка и жеманство, и в какой-то мере это было присуще его жене и оттого отталкивало от неё. Но тогда он не понимал, чем именно. И вот Раиса, сама того не подозревая, помогла разобраться ему в себе и в жене.
И он пришёл к выводу, что такая простота, какая была свойственна Раисе, ему нравилась больше, чем остроумные и насмешливые складушки Сони. Поэтому жена Фролу всё чаще представлялась пустой, тщеславной и как прежде уже не могла его волновать, но особенно после знакомства с Раисой. И вот беда, он не верил матери, что Соня не от него родила дочь, так как в чертах её детского личика угадывал нечто своё. Вот и другие, по словам Сони, это тоже подтверждали. Тогда в чём дело? Но он нарочно не признавал факт своего отцовства из-за того, что не хотел возвращаться к Соне, поскольку к жене все его чувства давно отгорели. Однако на какое-то время у него шевельнулась к ней жалость. Соня же нарочно шла медленно в надежде, что он опомнится, окликнет её и они помирятся. И когда услышала его голос, она в страхе ожидания замерла на месте… Не ослышалась ли? Он действительно окликнул её, она приостановилась, обернулась; он нехотя подошёл к ней.
– Знаешь, я разобрался и в тебе, и в себе… И думаю, ты долго не будешь горевать… твоя или моя измена совесть погложет и забудется, – заговорил Фрол, но слова давались с таким трудом, что он исподлобья поглядывая на Соню. – Понимаешь, жизнь сама подсказывает, что у нас с тобой ничего не получится…
И только сейчас холодный, колючий взгляд Фрола, его обжигающие слова, не имеющие к ней никакого отношения, Соня восприняла не иначе, как полное к ней охлаждение, вызванное исключительно подлыми наветами его злобной мамаши. Это она вбила между ними клин раздора и непримирения, чтобы они расстались навсегда.
– Значит, ты, говоришь, разобрался? А я думаю, что нет, ты поверил своей мамаше, но не мне! – заговорила она вновь, видя, что он уже проникнут чужеродными чувствами, он безоглядно верит родителям, нежели ей, жене. И как ей ни хотелось пробудить в нём забытое к себе чувство, и внушить, что дочь его кровинка, она видела, что Фрол для неё уже навсегда потерян. И вот не зря упомянул о какой-то измене, но ей уже это было безразлично, и окончательно всё стало ясно, когда он вновь заговорил:
– Думай что хочешь, но отныне наше прошлое я вижу по-другому. Матка тут ни при чём, – ему хотелось думать, что он говорил правду, но выходило, что он врал ей и от этого на душе становилось как-то неприятно…
– Значит, ты меня больше не любишь? – голос её дрогнул, она напряглась. – А скорее всего, никогда не любил…
Фрол медленно-медленно покачал головой, и она ту же поникла, как налитая ядрёным семенем шляпка подсолнуха и ему никак не получалось ответить: «Нет».
– Ну что же, это я вижу, значит, насильно милой не будешь, давай – делай дочь сиротой, – она уже намерилась уходить.
– Эх, как ты ловко притворяешься, что не видишь своей вины! Я уже не верю, что ты меня любила?! – с дрожью в голосе проговорил Фрол, подняв яростно глаза.
– А вот этого я тебе больше не скажу… не хочу теребить душу! – отчеканила Соня. – Но запомни: когда дочка вырастет, она всё узнает, как ты без стыда от неё отвернулся, отступился, предал, поверил подлым наветам, и легко связался с другой… Я это вижу, Фрол, да, ни за что осиротил малютку! – Соня отвернулась, чтобы уйти прочь, на глаза вновь навернулись слёзы. И она быстро пошла, почти побежала.
– Да ты просто… хочешь разжалобить? Не выйдет! Придёт твой час, вот и объявишь ей, кто у неё настоящий отец?! – бросил он вдогонку с яростным остервенением.
Глаза Сони вконец набрякли, наполнились слезами, она безнадёжно и сокрушённо на ходу качала головой. Ноги стали непослушными, больше не было сил идти домой, но какое-то время она продолжала размашисто шагать. Вот когда она только узнала настоящую цену его любви и веры, так легко поддавшегося злой воле обстоятельств. И брела дальше с ощущением загаженной грязью, с несмываемым пятном. И скоро молва разнесёт по посёлку о ней нелепые небылицы и как тогда людям в глаза смотреть?
На подходе к дому она сбавила шаг и теперь шла медленно, с опущенными от горя плечами, не чувствуя под собой тверди земной, той самой, хорошо укатанной бричками дороги. Шла домой молодая женщина, где спала в колыбельке маленькая дочь, но уже давно ходившая и по-своему лопотавшая, так сильно похожая на Фрола, не признавшего в ней свою родимую кровинку…
Глава 5
Летнее солнце садилось далеко за колхозным станом. Часа три назад Анна, придя с поля, возилась в огороде. Валя, младшая дочь Чесановых, только что пришла с телятника, поужинала, приоделась для вечёрки и сидела возле окна, поглядывая на улицу. Соня только что покормила дочь, стала укачивать, тихо напевая песенку про серого волка. Валя, боясь расстроить сестру, осторожно расспрашивала её о Фроле. Ведь это он просил вызвать Соню из дому, чтобы пришла к стройке клуба…
Вчера они не успели о нём поговорить. И когда она призналась, что видеть его больше не желает, в это время в сенях послышались голоса мужчин, сёстры прервали разговор. Валя, конечно, сочувствовала сестре, хотя всегда знала, что Фрол ей никогда не внушал доверия, так оно и вышло. Они прислушались к тому, кого там отец привёл и уже вступил в хату с гостем…
В самом деле, Матвей пришёл из тракторной станции не один: с ним был молодой парень. В страду отец иногда появлялся домой только переодеться или отдохнуть на несколько часов.
– Вот, Кузьма – проходи, – заговорил отец с порога горницы, распахнув перед гостем из коридора двери. Матвей глянул во вторую комнату, где увидел дочерей и добродушно улыбнулся гостю. – Ты не стесняйся, мои дочери красавицы, будь как дома.
